Мой регион:
Войти через:

Российский гомеопатический журнал

Том 3 выпуск 1 · Март 2019 · ISSN 2541-8696




Былое и думы о гомеопатии (очерк ранней истории гомеопатии) 5



  • Абстракт
  • Статья
  • Литература

Hartmann. My experience and observations of homoeopathy // The North-Western Journal of Homoeopathia. Ed. G.E.Shipman. Vol.IV. Chicago, 1852

Франц Гартман. Былое и думы о гомеопатии // Северо-Западный журнал гомеопатии. Под ред. д-ра Джорджа Э. Шипмана. IV том. №№ 7-10, 12. Чикаго, 1852

V.

читать первую часть        читать вторую часть        читать третью часть      читать четвертую часть

Я обойду все те стычки, клевету, споры, преследования, которым подверглась молодая наука и ее почитатели двадцать лет назад; все это уже известно, и может быть найдено в подробностях в различных журналах и в отдельных брошюрах любым человеком, пожелавшим узнать об этом большего. Но первое заседание Союза в Лейпциге, в 1830 году, достойно отдельного внимания. Вряд ли на каком-либо Союзе, собранном после этого, присутствовало так много участников, поскольку все участвовавшие были крайне заинтересованы в решении сложной задачи того, как должны будут организовываться подобные Союзы в будущем. Поистине, руководство этими встречами не могло быть доверено более лучшим рукам, чем руки покойного доктора Мюллера — к сожалению, преждевременно ушедшего от науки и образования: он во всех отношениях прекрасно понимал, как объединить ассоциацию в одно гармоничное целое и пробудить искреннее желание постоянства Союза.

Удивительная живость и энтузиазм, а также уверенность в светлых перспективах распространения гомеопатии в другие страны охватили всех присутствующих, и четырехчасового заседания оказалось недостаточно для обсуждения всех тем, заслуживающих рассмотрения, многие из которых после ужина были отложены до следующего утра, из-за чего многие члены Союза отложили свой отъезд. Эта прошлогодняя встреча была, конечно, единственной, доставившей удовольствие всем присутствующим, и с которой все вернулись домой совершенно довольными. Мюллер часто снабжал наш Лейпцигский Союз, членами которого стали все лейпцигские врачи, обильным предметом обсуждения. Помимо нашего основного состава, многие врачи из-за рубежа хотели присоединиться к нашему Союзу, что мы всегда рассматривали как счастливое обстоятельство, поскольку ожидали от этого более быстрого и широкого распространения новой системы лечения в стране и за рубежом, и эти ожидания были полностью реализованы.

Был составлен Устав Союза, верное повиновение которому почиталось священным долгом для каждого из его членов. Врачи-гомеопаты, проживающие отдаленно, нашли в формировании подобных Союзов средство для своего объединения и возможность для приятного обмена мыслями по различным точкам зрения, теми взглядами, которые в противном случае могли бы сохраняться в спячке; таким образом, те, кто жил на удалении, решили сформировать похожие ассоциации. Для этой цели они обратились к нам, врачам Лейпцига, за копией нашего устава. Первым был Lusatian (регион в центральной Европе), из которого произошла Lusatian-Silesian ассоциация, которая существует по сегодняшний день. После этого сформировалось много других, и, таким образом, это не только повысило авторитет Гомеопатии и ее приверженцев, но и распространяло ее благословенное влияние в постоянно расширяющихся кругах. Но ко всем этим преимуществам было примешено некоторое неизбежное зло, возникающее главным образом из-за разнообразного и неоднородного характера нескольких членов; по счастью, эти негативные влияния затрагивали только внешнюю сторону гомеопатии и редко затрагивали ее более тонкие интересы. 

Уже не было такой твердой приверженности принципам “Concordia res parvae crescunt” («согласием малые государства укрепляются» перевод с латинского), как это было раньше, когда все имели только одну цель; без корыстных целей продвигать интересы гомеопатии.

Некоторыми овладевал эгоизм, и желание казаться образованным и блестящим было мотивом, приводящим к разочарованию самых счастливых ожиданий и порождению разногласий, не всегда совпадающих с общим благом. В особенности я имею в виду отделение многих местных Союзов от Всеобщего Центрального Союза, каковые отделения продолжаются и по наши дни, но которые из-за большого роста врачей-гомеопатов не оказывают того злого влияния, которое было раньше, когда каждое размежевание было заметно и угрожало самой жизни новой доктрины.

10 августа местом встречи для Центрального Союза был Наумбург, медицинский советник Штапф был Президентом. Накануне вечером многие иностранные члены Союза встретились в его доме, где состоялось много новых знакомств; между близкими по духу людьми сформировались узы на всю жизнь, и многое последующее было достигнуто именно благодаря их совместному труду, что в противном случае было бы не столь легко осуществить.

На собрании присутствовало большое количество участников, хотя меньшее, чем в предыдущем году. Причина этого заключалась в том, что не работала железная дорога, и путешественники, которые прибывали на платформу из небольших населенных пунктов, не были защищены от опозданий. Если бы не это, мы могли бы с уверенностью ожидать гораздо большего собрания, так как очень многие из нас полагались на эту встречу, чтобы узнать что-то более определенное в отношении лечения Холеры, чем ранее это уже дал Ганеман. В том момент это страшное бедствие, уже подняло голову и гигантскими шагами приближалось к границе Германии.

Ожидания многих, как я понял из их собственных уст, в этом отношении, похоже, не оправдались, потому что был всего лишь короткий трактат, представленный доктором Шрётером из Лемберга, и то не очень удовлетворительный, поскольку он не предоставил никаких данных, которыми мы могли бы руководствоваться в аналогичных случаях и на фоне которых указания Ганемана были по-прежнему лучшими, хотя они давались в соответствии с сообщенными симптомами, а не основании посмертной аутопсии.

Впоследствии, время научило всех нас тому, что трудно установить совершенно определенный курс гомеопатического лечения для этой болезни, и в 1831 году эта трудность, была значительно более проявлена, поскольку гомеопатия тогда сильно страдала от недостатка хорошо установленных терапевтических правил. 

Если бы наши ожидания не были столь высоки, особенно в отношении этой болезни, то эта встреча в Наумбурге была бы, на мой взгляд, одной из самых полезных для гомеопатии, из всех, что когда-либо проводились.

Поскольку должность секретаря поневоле была навязана мне, мне пришлось внимательно следить за ходом всего процесса.

После закрытия дискуссий я чувствовал себя очень изможденным, и не остался больше ни на минуту, а ушел в свое дом, чтобы восстановиться и отдохнуть полчаса, а оттуда вернулся уже к столу, где нашел сообщение, касающееся одного из членов Союза, переходящее от одного к другому, и которое было далеко не заслуживающими доверия, и в котором я сомневался из-за его преувеличения. Достаточно необычно, что меня подали в качестве источника ложного сообщения, и на следующем заседании Лейпцигского Местного Союза один из его членов, без какого-либо расследования, призвал меня принести извинения, что я, в полном сознании моей невиновности, вполне естественно, отказался сделать, но вследствие этого я до сих пор постоянно подвергаюсь одиозным инсинуациям потерпевшей стороны. Хотя я чувствовал себя плохо из-за того, что подвергался воздействию подозрений каждого, в то время, как никто не побеспокоился задать мне хотя бы один вопрос о сути этого дела, все же это затронуло меня гораздо меньше, чем другое неприятное дело, которое также произошло в этом же году. Через несколько лет мой покойный друг Гросс даст ключ ко всему делу.

Первый том моей «Терапии» появился в течение этого года, и я незамедлительно отправил Ганеману копию, на которую он в октябре 1831 года прислал мне письмо, в котором выражал поддержку в дружеском, но не одобрительном плане, поскольку я, вопреки его взглядам, пытался создать систему терапии в соответствии с собирательными названиями болезней. За этим последовал трактат в «Архиве» о Белладонне, во второй части которого я высказал свое мнение об источнике хронических заболеваний без участия скрытой псоры.

Эта последняя статья и вызвала гнев пожилого джентльмена в наибольшей степени, хотя я выражался крайне осмотрительно, в чем каждый может убедиться. 

Однако я ничего не знал об этом до дня рождения Руммеля, в апреле 1832 года, когда несколько наших коллег встретились в Мерзебурге, чтобы отпраздновать это событие; мы разговаривали в разных комнатах группами, и я неоднократно удивлялся тому, что, когда я переходил из одной комнаты в другую, разговор внезапно прерывался и джентльмены, казалось, смущались общаться со мной. Я не мог представить себе повод для такого поведения, и я был очень раздражен, так как ожидал, что это будет хороший и счастливый день, которые не часто выпали на мою долю в тот период моей жизни.

Я был еще более огорчен завистливыми и даже недружелюбными замечаниями доктора Франца о создании «Allgemeine Homoeopathische Zeitung» («Всеобщая гомеопатическая газета»), о которой он слышал от доктора Руммеля; образец номера должен был появиться на днях, договоренность уже была достигнута с Баумгартнером, издателем.

Что ж, я искал день тишины и наслаждения, а нашел одно из величайших страданий, потому что, как это было естественно, я опасался, что оказался неправильно понятым, в то время как никто не думал, что необходимо посвятить меня в причину такого обращения; и в следующей комнате было много людей, которые проявили свою зависть и недовольство, потому что я вступил в успешное предприятие в пользу гомеопатии с участием Баумгартнера.

Как уже упоминалось, мой друг Гросс раскрыл мне секрет по прошествии нескольких лет, и я признаюсь, что итог этого дела заставил меня смеяться от души, поскольку я увидел, в какой растерянности должны были находиться Штапф и Гросс, чтобы благополучно разрешить это запутанное дело, дабы при этом не обидеть учителя и не причинить мне боль. Ганеман отправил в Архив для публикации своего рода критику моей статьи о Белладонне, а также моей «Терапии», которая была строго написана, без объяснения причин, и которую Штапф с различными оправданиями вернул неопубликованной.

Требование, которое Ганеман выдвинул Гроссу, как помощнику редактора «Allgemeine Homoeopathische Zeitung» («Всеобщая гомеопатическая газета»), было поистине примечательным, потому что тот должен был вставить эту так называемую критику в свою колонку; но, естественно, не склонен был этого делать, так как Гросс – и не без оснований – опасался, что я мог бы добавить комментарии к критике. Что я, несомненно, и должен был сделать, поскольку, хотя я и почитал Эскулапа своего времени, все же я должен признать, что не обладаю такой природой ягненка, чтобы отвечать комплиментами на ошибки и оскорбление в мой адрес.

Хотя я был тогда на восемнадцать лет моложе, чем сейчас, все же у меня были те же взгляды относительно свободы в научной сфере и то же отвращение к властному и произвольному обращению со здравым и правильно сформированным мнением, и кто знает, к какому скандалу это могло бы привести, если бы критика была опубликована, и я, должно быть, получил бы худшее, хотя все закончилось удовлетворительно. Так как тогда уважение к этому великому человеку было действительно безграничным, и каждый был бы осужден по справедливости, кто осмелился произнести против него неприятное слово.

10 августа 1832 года члены Сообщества, сформированного к юбилею Ганемана, встретились в Лейпциге, под председательством доктора Швейкерта из Гриммы. В это время ассоциация претерпела некоторые изменения, и д-р Мюллер трудился несколько дней и недель до собрания, чтобы придать ей конституционную основу, и разработал для нее свод правил, которые должен был быть представлен вечером накануне встречи с присутствующими, для принятия или отклонения; в это время также было добавлено название «Центральный Союз», название которого она до сих пор носит.

Встреча вечером 10 августа была очень представительной, на ней присутствовали из 59 человек, среди которых было много непрофессионалов. После того, как президент д-р Швейкерт, зачитал краткий отчет о нынешнем состоянии гомеопатии, последовал ряд научных очерков, трактатов и писем, которые в совокупности принесли обнадеживающие свидетельства наивысшего прогресса, который наша новая и простая доктрина, когда-либо создавала. Я опускаю дальнейшее уведомление об этой встрече здесь, так как иначе я должен буду только повторить то, что уже хорошо известно, будучи подробно изложенным с мельчайшими подробностями в Архивах «Всеобщей гомеопатической газеты» («Allgemeine Homoeopathische Zeitung»).

В этой краткой истории ничто не может представлять особого интереса для меня, кроме того, что попало под мое наблюдение или составило часть моего опыта: следовательно, чтобы оставаться верным своей цели, выраженной в заголовке, я должен пропустить то, что не попало под мое непосредственное наблюдение. Я более подробно остановлюсь на 10 августа 1832 года, потому что в это время была принята резолюция, которая оказала мощное, но нежелательное влияние на гомеопатию и многих ее сторонников, распространяя ненависть, раздоры и разногласия, омрачая жизни многих и разрушая дружеское доверие, радостную надежду и ожидания, которые внушали смелость и воодушевляли на величайшие самопожертвования.

Идея, выдвинутая доктором Швейкертом, состояла в том, чтобы основать Больницу с теми скудными средствами, которые были тогда в наличии, полагая, что профессионалы и последователи гомеопатии будут готовы каждый год вносить значительный вклад в создание и успешное функционирование Больницы. Это был бы первый подобный проект своем роде во всем мире, поэтому энтузиазм по реализации идеи был необычайным.

Доктор Швейкерт, в частности, красноречиво изложил все те преимущества, которые должна была получить гомеопатия с созданием этого учреждения. Вероятно, для возбуждения энтузиазма оратора в отношении скорейшего выполнения этого великого мероприятия имело большое значение собственное желание Ганемана, а также уверенность в том, что ему (доктору Швейкерту) будет предоставлен пост главного врача больницы.

Однако, в то же время, там было достаточно много осмотрительных участников, которые решительно выступали против этого начинания, потому что считали его преждевременным; но за больницу проголосовали, и вопрос был объявлен урегулированным. С этого дня были предприняты активные усилия для продвижения идеи, и было решено, что это должна быть не просто больница, а медицинская школа.

Как легко было произнесено слово; насколько легко препятствия, которые угрожали успеху, были разрушены словами же; как легко все было устроено и преподнесено: что у этого и у этого должна быть роль преподавателя; и тем не менее, насколько сложной была ситуация в этом вопросе, в действительности, и в какой-то степени, насколько сложной она все еще остается.

Как легко было, после опыта, который уже был достигнут, оптимистично надеяться на большее; но в то же время, поскольку еще так мало было создано, требовались некоторые дополнительные основания для этих высоких ожиданий.

Результат показал, что более благоразумные были правы, выступая против, и все же именно они должны посвятить себя выполнению этого плана, так как это новое учреждение должно было находиться в Лейпциге и иногородний врач не мог взять на себя управление больницей, хотя, как уже было сказано, Швейкерт в первом же порыве энтузиазма предложил, чтобы он взял на себя руководство больницей без вознаграждения.

Внешнее обустройство проходило с величайшей быстротой, благодаря необыкновенной активности покойного доктора Мюллера и его красноречивому перу, которым Ганеман был так доволен, что в сентябре 1832 года написал Мюллеру два благодарственных письма. До этого момента все шло хорошо, и под такими счастливыми обстоятельствами благоприятный исход дела казался очевидным.

Дело, однако, вскоре приобрело другой аспект: Швейкерт, который заявлял о своей готовности занять пост директора и который повторял Морицу Мюллеру, что это Ганеман желает, чтобы он, Швейкерт, был выбран директором, и что это исходит именно из уст Ганемана; 13 октября неожиданно покинул пост; однако, спустя девять месяцев он вернулся в эту должность с зарплатой в четыреста талеров и даже вынудил Ганемана выплачивать ему вдвое больше, в то время как Ганеман 3-го ноября того же года опубликовал в «Leipsic Journal» губительную статью:

«Слово к половине гомеопатов Лейпцига».

Я долгое время слушал с недовольством, что некоторые в Лейпциге, которые прикидываются гомеопатами, позволяют своим пациентам выбирать, будут ли они лечиться гомеопатически или аллопатически.

То ли они еще не полностью усвоили истинный дух новой доктрины, или им не хватает должной доброжелательности к их персоне или, вопреки своим лучшим убеждениям, они не стесняются бесчестить свою профессию ради грязной выгоды.

Пусть они не требуют, чтобы я признал их своими настоящими учениками.

Это примечательно и поразительно, что нигде, где эта система даже умеренно процветает, нет таких гомеопатически-аллопатических шавок, и мне очень жаль это говорить, как в Лейпциге, который был так дорог мне.

Кровопускание, применение пиявок и шпанской мушки, использование родничков и сетонов, горчичников и целебных пакетов - фрикций с мазями и ароматическими спиртными напитками, рвотными средствами, слабительными, различными видами теплых ванн, разрушительными дозами каломеля и хинина, опиума и мускуса - этих и других шарлатанств, которые добавляются вместе с назначением гомеопатических лекарств, достаточно, чтобы выявить тех самых зашифрованных гомеопатологов, стремящихся просто получить общественное благоволение, «Льва узнают по когтям»; пусть таких избегают, ибо они не считаются ни с благополучием пациента, ни с честью профессии, имя которой они узурпируют с целью наживы.

Они поднимают свои головы в колыбели гомеопатического учения, как они с удовольствием называют Лейпциг: в колыбели гомеопатического учения, где его основатель был впервые признан Учителем: отойдите от меня, мерзкие медицинские подменыши.

Либо будьте честно аллопатами старого братства, которые пока не знают ничего лучшего, либо будьте, как чистые гомеопаты, за благополучие нашего страдающего братства.

Но, пока вы носите свои двойные маски, до тех пор вы будете самыми презренными гибридами из всех, кто считает себя врачами, и самыми пагубными.

Еще раз, и в последний раз, я призываю вас выйти из этого лицемерного курса и показать лучший пример, достойный подражания тем, кто находится за границей.

Но тот, кто с этого дня и впредь не осмелится последовать этому верному совету, доказать себя, словом и делом, пусть он никогда больше не придет в Кетен, пока я живу на этом свете, потому что он не может искать дружеского приема.

Но если вы будете продолжать этот лживый и бесчестный путь, то только вы одни несете этот позор.

Теперь, когда вот-вот будет создано учреждение для честной и практической демонстрации на глазах всего мира непревзойденной эффективности простой, истинной, чистой гомеопатической практики на больных, дело становится бесконечно более серьезным. Поэтому я считаю своим долгом сказать вслух, чтобы эти скандальные злоупотребления не наделили систему, в этом перспективном колледже и больнице, сомнительной репутацией.

Поэтому я официально протестую против того, чтобы нанять такого нечестивого гомеопата, будь то преподаватель или медицинский работник. Пусть никто из этого описания не войдет в священные чины нашего божественного искусства в этой больнице, никто из этого описания.

Если лжеучения будут подавать под почетным именем гомеопатии, или если пациенты будут лечиться иначе, чем чисто гомеопатически (с любой имитацией аллопатической практики) я торжественно заявляю вам, что я возвышу свой голос до предела и посредством открытой печати, предупрежу мир, который уже устал от обмана, о таком предательстве и позорном вырождении, которое заслуживает клейма.

Сегодня мой отеческий голос звучит через этот журнал в Лейпциге, надеясь на ваше совершенствование.

САМУЭЛЬ ГАНЕМАНН

Кётен, 23 октября 1832 г.

 

Лейпцигский Местный Союз дал ответ на эту статью следующим объяснением, в Лейпцигском журнале, за 8 ноября :

«Лейпцигский Местный Союз врачей-гомеопатов заявляет со ссылкой на статью, содержащуюся в «Leipsic Daily Journal» от 3 ноября, что он не признает абсолютного авторитета в науке. Несмотря на то, что все члены этого Местного Союза высоко ценят гомеопатию, всегда должно оставаться неоспоримым то, что каждый ученый врач в практике искусства исцеления должен руководствоваться исключительно своими собственными убеждениями. Наука, как порождение необузданного разума, никогда не может быть установлена личными анафемами».

Было совершенно очевидно, что Ганеман, после отправки своего письма Мюллеру и до печати своей вредной статьи, был предвзято настроен против лейпцигских врачей, и в то время полностью потерял из виду старую поговорку, «audiatur et altera pars» (следует выслушать и противоположную сторону или необходимо выслушать обвиняемого и обвинителя). Было также очевидно, что в этом есть доля злой воли и зависти, поскольку руководители новой больницы уже пришли к окончательному решению о том, что посещение в учреждении должно быть бесплатным, и в этом случае можно было бы легко предположить, что бремя ляжет на лейпцигских врачей, привилегиям которых завидуют врачи-нерезиденты.

Мог ли Ганеман после тщательного размышления, прийти к выводу, что небольшого прогресса было пока недостаточно для создания больницы, на которую пристально смотрел весь мир, и мог ли он именно на этом основании написать эту статью, чтобы заблаговременно освободить свою доктрину от всякой вины за неудачу, взвалив бремя на тех, кто остался верен ее принципам, хотя он изо всех сил старался убедить себя в том, что это не так.

Исключая дискуссии, я просто добавлю, что Ганеман этим несчастным и оскорбительным документом прозвонил похоронный набат больнице, которая еще не была открыта; ибо кто, после объявления о таких порочащих подозрениях со стороны Основателя, мог доверять тем людям, которые организовывали работу учреждения. Тем не менее, доверие общественности было достаточно очевидным, и, хотя многие наблюдали за нашим маленьким институтом и высказывали свое мнение о нем и о тех, кто стоял во главе дел, но никто, из тех, кто касался установления истины, не мог сказать что-либо ущербное о последних или об их гомеопатическом лечении, хотя Аттомир попытался сделать это в своих письмах о гомеопатии, о которых мы будем говорить ниже.

Из вышеизложенного наши читатели не должны заключить, что не было правды в упреках Ганемана против гомеопатов Лейпцига. В каком же отношении Ганеман был тогда прав? Человеку свойственно ошибаться: даже в самом Ганемане можно было встретить слабости, о чем свидетельствует история гомеопатии, от которой он неотделим. Почему бы и ему не обмануться в своих суждениях о людях, чью внутреннюю индивидуальность он знал лишь поверхностно и понаслышке? И он был, по правде говоря, обманут, и поэтому поступил неправильно, когда дал волю своим страстям, когда некоторые скандалисты, стремясь публично продемонстрировать своё подхалимство, присвоили себе право обличать и позорить этих людей, которых Ганеман оскорбил.

Но какое право, имел Ганеман, чтобы ранить безукоризненных людей, не заслуживающих никакого упрека, или заклеймить их как гибридов - наполовину гомеопатов, и тому подобное? Положение дел было вкратце следующим: много лейпцигских гомеопатов (среди которых я могу считаться, так как я всегда был защитником этих людей, из-за моего отвращения к деспотизму в науке; я никогда не был аллопатом, и лишь изредка практиковал аллопатию, когда необходимо было отогнать упрек от гомеопатии), я говорю, что многие лейпцигские гомеопаты были ранее уважаемыми аллопатами, которые, услышав о гомеопатическом лечении, познакомились с ним, потому что во многих случаях это оказалось более полезным на практике, чем старая система, и они постепенно пытались семьи, в которых они практиковали, довести до того же мышления, и во многих случаях преуспели.

Но Ганеман желал, чтобы они не практиковали ничего, кроме гомеопатии, и полностью освободились от старой системы; но эти убеждения не могли оправдать их действия, так как гомеопатия, находящаяся еще в младенчестве, не давала им уверенности во всех случаях заболеваний, с которыми они имели дело, прежде чем они смогли бы отказаться от всего своего прежнего опыта.

Ганеман рассматривал этот вопрос в совершенно ином свете: он считал необходимым полностью избавиться от всего предыдущего опыта, чтобы создать новую систему.

Научно образованные люди, напротив, имели некоторые сомнения, как я полагаю, при безоговорочном принятии системы Ганемана, которая к тому же полностью отошла от всех предыдущих систем, и для них Ганеман еще не был безупречным авторитетом. Эти люди не просто так покинули свои школы, среди них были и те, кто уже приобрел одобренную репутацию в аллопатических рядах и имели богатый опыт в своей практике; они не были такими, как те, кто только что прошел испытание на степень доктора и считают себя достаточно квалифицированными, чтобы говорить о ценности любой системы лечения, не доказав ее основательно на больничной койке.

Ганеман, безусловно, слишком многого требовал, когда настаивал на том, чтобы отменить свободные и беспристрастные суждения таких людей своим авторитетным заявлением. В чем же тогда заключается моя особая вина, если я, как человек, думающий для себя о таких важных вещах, воздействуя на саму жизнь людей, шаг за шагом продвигаюсь вперед, ощупывая свой путь, отвергая всякую власть и руководствуясь только своим собственным суждением? И разве человек, поступающий таким образом, заслуживает наказания настолько, что он должен подвергаться презрению в публичной печати?

Все бывшие восторженные скандалисты, должны были заявить, что это не было поводом для пастырского письма Ганемана, так как он позволял каждому свой выбор и позволял каждому лечить своих пациентов в соответствии со своей собственной системой, только он не стал бы терпеть, чтобы эти скептики были поставлены в качестве учителей в его новой Больнице, в которой он, естественно, считался создателем.

Тот, кто внимательно прочитал вышеизложенное, увидит, что никто из нападавших не пытался заставить себя двигаться в направлении больницы до публикации этой статьи, напротив, все они были единодушны в выборе доктора Швейкерта, руководителем на этот пост, а также других членов Центрального Союза, которые были ответственны за решение этого вопроса. И никто не сомневался, кто знал его большой энтузиазм по поводу новой доктрины и его глубокое знание медицинской науки, что он примет ситуацию. Но неожиданно для всех, в ноябре он пожелал взять время для рассмотрения этого вопроса, и через несколько недель, несмотря на все заявления об обратном, он полностью отказался, вероятно, из-за страха, что в результате изменений в делах учреждения, он может легко скомпрометировать себя.

 

читать первую часть        читать вторую часть        читать третью часть      читать четвертую часть




← Весь выпуск